5Глава 1: Здравствуй, Москва!
Глава 2: Моя 37-я школа
Часть 3: Клуб юного туриста
По просьбе Евгения Антонова, учителя средней школы, энтузиаста и организатора школьного туризма, я пишу эти строки - скорее не просто воспоминания старого человека, а очерк или рассказ участника.
Последние двадцать пять лет жизни связаны у меня с постоянными встречами со школьниками, студентами и курсантами. Нередко приглашали меня в жюри молодёжных творческих коллективов и военно-патриотических команд Ярославля. На встречах со школьниками я рассказывал о своём поколении, о Великой Победе над фашизмом, пытался раскрыть ребятам особенности формирования величайшего патриотизма в наше время.
Как обычно, эти встречи кончались вопросами и ответами. Ребята интересовались не только подробностями моего личного участия в боях, но и задавали вопросы о школьных годах, о нашей юности. Да и сам я часто вспоминаю свою родную 37-ю школу, которой было присвоено имя Серго Орджоникидзе после его трагической кончины. Часто вспоминаю наш Ярославль тех лет, необыкновенно родной и уютный, хотя был он тогда небольшим районным центром, меньше сегодняшнего Рыбинска...
Нашу школу построили на обширном пустыре между Советской улицей, застроенной старыми купеческими и мещанскими домами. Рядом был стадион спортивного общества «Каучук», занимавший огромную территорию сегодняшней Октябрьской площади и часть Голубятной улицы, ныне улицы Терешковой, знаменитой в те годы своим воровским кланом. Строительство школы завершили в тридцать пятом году прошлого века. Директором был назначен Беляев, участник и инвалид Гражданской войны, как говорили о нём наши родители, «старый большевик», передвигавшийся с помощью костылей. А председателем родительского комитета стал мой отец, до того руководивший строительством этой школы. Директор и мой папа были дружны, и многие мероприятия они совместно задумывали и осуществляли. С самого начала постоянным шефом школы, или как сейчас говорят, спонсором, стал Шинный завод - основное предприятие Резино-асбестового комбината.
Случилось так, что я совершенно самостоятельно, без всяких родительских понуканий стал участником большинства спортивных и других самодеятельных мероприятий. Там я сдал нормативы на значок БГТО, а позже ГТО. Сдал норматив и получил значок «Ворошиловский стрелок», которым очень гордился. Там я занимался в футбольной секции детской спортивной школы, там участвовал в самодеятельности. Сыграл немало ролей в небольших театрализованных представлениях по мотивам произведений Гоголя, Пушкина, Островского, Гончарова; в скетчах и водевилях.
В 1938 году, уже после преобразования Ярославского и Костромского районов в отдельную Ярославскую область (Костромская область отделилась позже, уже в годы Отечественной войны), Ярославский обком комсомола возглавил Юрий Владимирович Андропов. Впрочем, Юрием Владимировичем он стал значительно позже. В ту пору мы называли его просто Юрой, он был всего лишь несколькими годами старше нас. Да и не принято было в комсомоле величать вожаков по отчеству. Совершенно очевидным было внимание обкома к заводской и сельской молодёжи. Но Юра, по моему наблюдению, явно тяготел к школьной и студенческой комсомолии. Именно он в содружестве с нашим шефом организовал «Клуб юного туриста». И хотя для клуба были выделены три комнаты на втором этаже углового дома на улице Кирова, членами стали почти полностью ребята нашей, 37-й школы.
В марте тридцать восьмого я стал комсомольцем. И был я не один. Учеников нашей школы, в общем потоке получавших новенькие комсомольские билеты, было несколько человек. В тот день мои школьные товарищи и друзья - Сергей Татаурщиков, Константин Воронов, Галина Лумпова, Дмитрий Голосов, Вера Шашкина и другие удостоились чести получить эти билеты из рук Юры Андропова. Мне и по сей день кажется, что Андропов запомнил нас. Не каждому новому потоку вступающих в ряды ВЛКСМ он вручал удостоверения, а затем привлекал к активной деятельности, причем не только в стенах одной школы. Но именно у нас Виктор Захаров и Галина Лумпова, будучи ещё школьниками, были приняты в партию, ВКП/б/, как тогда именовали её. А Захаров даже был избран секретарём парторганизации школы. И всё это по рекомендации Андропова. Более того, когда началась Великая Отечественная война и Андропов получил назначение на работу в Петрозаводский обком партии в качестве первого секретаря, он предложил Серёже Татаурщикову, Косте Воронову и двум девушкам поехать с ним. И там, в Карелии, наши ребята стали ядром комсомольского партизанского отряда в период блокады Ленинграда.
В самом начале 39-го года, ещё в январские дни школьных каникул, наш «Клуб юных туристов» провёл своё первое организационное собрание. Было организовано две группы: одна с геологическим уклоном, другая - с биологическим. Но вскоре, не набрав достаточного количества членов и в связи с ограниченным финансированием, осталась одна группа. Средств у государства было действительно маловато, более чем половину планируемых по смете расходов составили взносы родителей. А это в свою очередь стало причиной небольшого числа членов клуба - далеко не все родители могли оторвать от семейного бюджета необходимую сумму, и ещё меньшее число пожелали это сделать.
Первым членом Клуба стал именно Татаурщиков, он же привлёк туда соучеников своего 8-го класса: сестёр Боровковых , Колчину, Левичеву, Лумпову, Шашкину, Воронова, Караева, Мартьянова, Финкильштейна, Прокаеву, Луговкину. Мой товарищ и соученик по 9-му классу Дмитрий Голосов жил в одном дворе с Боровковыми и узнал от них о существовании такой организации. Прежде мы сами два-три дня обсуждали целесообразность вступления в члены клуба. Из пионерского возраста мы уже вышли, в пионерский лагерь ездили в качестве помощников пионервожатых, назначаемых из числа студентов старших курсов пединститута. Решили в итоге, что путешествие - стоящее дело. Посвятили родителей в свои замыслы, и получив согласие, явились на очередное занятие в клуб. Но с нами увязались ещё два девятиклассника, Юра Лобов и Коля Веденяпин. В таком составе мы начали активно готовиться к летнему походу.
Занятия проводились раз в неделю, проводил их студент педагогического института. Прежде всего мы выбрали место и цель предстоящего похода. В ту пору мы уже знали, что в стране осуществляется грандиозная стройка канала Москва -Волга, со шлюзами, с огромным Рыбинским водохранилищем, с двумя гидроэлектростанциями... Сегодня молодым людям всё это кажется простым, заурядным делом. Но в те годы, когда основными техническими средствами строительства были лопата, лом, тачка и руки рабочих; когда экскаваторы, скреперы, бульдозеры были новинкой, как сегодня космические корабли - эта стройка восхищала смелостью проектного замысла. Она поражала воображение грядущим грандиозным преобразованием Москвы-реки, организацией водоснабжения городов и сёл, и их энергетического обеспечения.
Мы знали также, что водами будущего водохранилища, похожего скорее на внутреннее море, будет затоплена огромная территория междуречья Шексны и Мологи с сёлами и городом Мологой. Именно этот район будущего затопления мы избрали целью нашего похода. На занятиях мы изучали историю, географию, флору и фауну района, подлежащего затоплению. Но собираясь еженедельно на эти занятия, мы непременно пели - хором, вместе. Сначала робко, потом с полной отдачей, взахлёб. Неизменными запевалами и солистами были Лида Луговкина и Серёжа Татаурщиков. Эта традиция петь была в ту пору повсеместной. Пели перед началом комсомольских и классных занятий, пели на школьных вечерах и домашних посиделках. Пели любимые песни из кинофильмов, народные песни, популярные романсы. Пели задушевно, порой обнявшись и касаясь плечами друг с другом. Песня сближала ребят, рождая коллектив - дружный, сплочённый, готовый на любые добрые дела!
Когда в школах прозвенел последний звонок, извещающий о конце занятий и о начале годовых экзаменов, мы совершили тренировочный поход в посёлок Устье, что выше по Волге, на месте ее слияния с рекой Ить. Поход был однодневным, но с ночёвкой. Ставили палатки, разводили костры, готовили пищу, собирали травы и даже переплыли через Волгу, туда и обратно, отдохнув немного на солнцепёке на противоположном берегу. Правда, девочки на этот заплыв не отважились, а мальчишки все были с детства опытными волгарями – пловцами, рыбаками.
Наконец, после окончания экзаменов и успешного перехода в следующий класс мы отправились в своё первое путешествие. Сначала пригородным поездом до станции Волга, потом многодневным пешим переходом до города Мологи. В этом старинном городе ко дню нашего прибытия жизнь уже еле теплилась. Большинство предприятий были эвакуированы, но городские власти ещё оставались. Выполнялись все мероприятия по полной эвакуации населения, очистке территории, будущего дна моря, по которому через два-три года пойдут торговые и пассажирские суда в Москву и в Астрахань; в Ленинград и Ярославль.
Остановились мы в Мологе в одноэтажной школе, похожей скорее на барак без канализации и водопровода. С огорчением должен сказать, что у меня не сохранились фотографии тех дней. У нас был один фотограф, Юра Караев, несколько замкнутый юноша, погружённый в свои переживания из-за разрыва с возлюбленной, которая предпочла дружбу с другим. Ему отец на день рождения подарил фотоаппарат ФЭД, по тем временам - совершенно немыслимую роскошь. Этот парень провоевал всю Великую Отечественную войну, а потом нашёл своё место в театре им. Волкова. Стал Народным артистом РСФСР. В конце пятидесятых он приобрёл портативную камеру и такой же портативный проекционный киноаппарат. Помню, он снимал наши ежегодные встречи, а потом при очередной встрече воспроизводил всё это на домашнем экране. Но Юра умер ещё в конце восьмидесятых. Прощание было в фойе театра, звучали тёплые и трогательные выступления актёров, друзей. От имени старых школьных друзей были там только двое: Лев Алексеев, полковник, начальник управления линейной милиции СЖД и я. Мне известно, что все фотографии и фильмы Юра оставил своей жене, которая с нами никогда не была в контакте. О ней и о судьбе этих фильмов ничего не знаю.
Проведенные несколько дней в пустом городе были какими-то не очень радостными. Мы днём совершали походы по Мологе и окрестностям, а вечером танцевали. Да, танцевали. В школе, в учительской мы обнаружили старый патефон и одну-единственную пластинку, «Брызги шампанского», с записью одного из самых популярных танго. Многократно запуская пластику, мы танцевали, но молча, не улыбчиво, ощущая в самом воздухе какую-то скорбную ауру прощания с уходящим навсегда...
Старенький автобус по ухабистой дороге доставил нас в Рыбинск. Организовали нам ночлег в небольшом спортзале одной из школ, прямо на спортивных матах. Оттуда мы три раза в день дружно и с предвкушением подкрепиться путешествовали в столовую, на экскурсии по городу и его предприятиям. Не то чтобы мы устали, но завершая долго ожидаемый поход, появилось желание попасть домой, встретиться с родителями, сходить в баню, погулять по родному городу, по его бульвару и набережной Волги.
Возвращались мы на пароходе, в ту пору ещё колёсном, каких современная молодёжь даже на картинках не видела. Это была неповторимая, запомнившаяся на всю жизнь, полная сказочной экзотики ночь: на пароходе, медленно скользящем по волжской глади, отражавшей лунную дорожку и звёздный небосвод. И мы опять пели, почти всю коротенькую ночь. Помню, пели «Спят курганы темные...», «В далёкий путь товарищ улетает...», песни из кинофильмов Александрова «Цирк», «Волга-волга», «Весёлые ребята» и, конечно же, «Дан приказ - ему на Запад...». Пассажиры парохода, наши невольные спутники, тоже не спали. Очарованные нашим пением, они с палубы не уходили, также как и мы, охваченные романтикой и обаянием этой ночи.
Не знаю точно о настроении других ребят, но я уже не в первый раз погрузился в какой-то романтический омут. Песня не мешала думать одновременно о вечном, «о времени и о себе»...
«...Время — это данность человеку,
каждому своё, и не иначе.
Мы заходим лишь однажды в реку,
потому что нет реки стоячей...»
Отправлялись в туристический поход мы каждый по отдельности, а возвращались домой уже дружным коллективом, почти семьёй, в которой на всю оставшуюся жизнь прочно обосновались родственные связи. Впереди были новые походы, была Великая Отечественная война и активное служение Родине с полной отдачей сил. Была любовь, семьи и дети,- была огромная жизнь. Но я, ничуть не поэтизируя и не украшая действительность, утверждаю, что наша постоянная и преданная дружба до последнего вздоха, сложившаяся между участниками «Клуба юного туриста», была уникальна и достойна подражания.
«...Каждому его эпоха краше,
Что ему журавль! В руках синица.
Как закат пурпурный время наше,
и его окрас не повторится...»
Сегодня я вспоминаю некоторых ребят, сидевших тогда на палубе и певших самозабвенно, обнявшись с друзьями, преданно и навсегда. Галина Лумпова — юрист, председатель коллегии адвокатов Ярославской области. Вера Шашкина (Бондарева ) - участник Великой Отечественной войны, секретарь Ленинского райкома КПСС Ярославля. Дмитрий Голосов — командир сапёрного батальона, погиб в боях за многострадальную Белоруссию. Юра Караев — актёр, Народный артист РСФСР, парторг театра им.Волкова. Сергей Татаурщиков — руководитель комсомольского партизанского отряда на Карельском фронте, секретарь Петрозаводского обкома КПСС. Юра Мартьянов — участник боёв с фашизмом, начальник конструкторского отдела оборонного завода. Аля Прокаева и Лина Левичева - участницы Отечественной войны...
«...Турпоход в Мологу, на Урал;
Патефон и радио-тарелка.
И войны трагический оскал!
Духовой оркестр и Шульженко.
В стойке мельхиоровой стакан,
Слоники, буфеты и комоды;
И пружинный старенький диван,
И гудки колёсных пароходов...
Шестидневка, пятилетний план,
Комсомол, собрания, вопросы;
Танцевальный вечер под баян,
Песни Дунаевского, Утёсов!
А ещё Костя Воронов — талантливый инженер, дважды направлялся в командировки в Мадрид и Лондон, один из ведущих специалистов Саратовского ВПК. Лев Алексеев — юрист, полковник, начальник управления линейной милиции Северной железной дороги. Лида Луговкина (Панова) — 25 лет труда на Ярославском заводе СК-2, мастер, начальник смены, диспетчер... Тогда я не знал ещё, как сложится судьба каждого из моих друзей, спутников, поющих задушевно, с восторгом, отдаваясь всецело романтике песни и лунной ночи. Но я любил их, и знал, что все они непременно пройдут достойный путь личный и общественный...
«...Где всё это? Где теперь они?
Наше детство, юность, наше племя?
Наши годы, месяцы и дни,-
Наше замечательное время!..»
После состоявшегося похода всех его участников ждала активная подготовка к новому учебному году. Я уже упоминал, что четыре участника - Дима Голосов, Юра Лобов, Коля Веденяпин и я были учениками девятых классов. Впереди нас ждал последний учебный год, завершающий школьное обучение, в известной степени - прощание с детством, счастливым, беззаботным. Мы сразу после возвращения домой несколько отстранились от остальных ребят, у нас появилась озабоченность будущим, дальнейшей учёбой, выбором будущей деятельности. Да и остальные девчонки и мальчишки разбрелись по своим классам. Однако вскоре после начала учёбы мы потянулись к общению. Все выходные дни мы стали собираться, часто гуляли вместе.
В пору нашей юности отсутствие телевидения делало кино самым массовым отдыхом, развлечением. Кроме совместных походов в кинотеатры, неоднократных просмотров одних и тех же фильмов, потому что смена их была не частой, и появление нового кинофильма становилось заметным событием, мы любили вечера танцев. Это были постоянные мероприятия во всех заводских и профессиональных клубах. Как и в дни наших прошлогодних занятий, в дни прошедшего летнего похода, Лидочка Луговкина была центром, инициатором, выдумщицей всех мероприятий, вечеров, дней рождения. Забегая вперёд, хочу сказать, что эта дружба не распалась до самой старости и смерти. Сейчас, когда я пишу эти строки, из всех участников туристических походов, членов «Клуба юного туриста» в живых остался только я. Но до недавнего времени, пока оставалось из нашей когорты хотя бы двое, мы общались часто и всякий раз с радостными возгласами, словно самые близкие родственники.
А тогда, в конце 39-го, мы по выходным дням встречались, ждали наступления Нового года - нам было обещано в феврале 40-го возобновить системные сборы в Клубе для обсуждения и подготовки следующего похода, летом, во время школьных каникул. На этот раз руководителем группы в предстоящем походе был назначен студент 3-го курса, который был старше нас всего лишь на три года. Состав группы несколько изменился. Из четырёх десятиклассников выразил согласие на участие только я. Трое отказались, намереваясь сразу после получения аттестата об окончании школы основательно подготовиться к сдаче экзаменов в вуз. Я почему-то был уверен в своей эрудиции, самоуверенно полагая, что сдам экзамены и непременно пройду по конкурсу.
Моё рискованное решение принять участие в походе после окончания школы, пренебрежение советами родителей посвятить июль подготовке к сдаче экзамена в институт или военное училище, было результатом не только желания познать природные богатства страны, но и пылкой юношеской влюбленности в Лиду Луговкину.
В те далёкие годы Новый год означал для школьников начало зимних двухнедельных каникул, желанных, ожидаемых, сулящих массу интересных мероприятий на катке, на лыжных трассах, на школьных и клубных вечерах. Не знаю, существует ли сейчас у школьников на сборах и вечерах «Почта». У нас игра в «почту» была традиционной. На груди участников сбора был номер. Выбирался «почтальон», разносивший письма по указанному номеру. Именно таким способом я получил записку: «Давай убежим в клуб «Гигант», здесь неинтересно». По номеру я определил, что записка от Лиды. Мы тихо оделись и ушли. Но и в клубе не задержались на долго. В тот вечер и последующую ночь в Ярославле погода была истинно новогодней. Мы гуляли, валялись в пышных сугробах пушистого снега, сражались снежными снарядами, смеялись беспричинно... Всё было именно так, как во множестве фильмов о счастливой любви под Новый год. Потом Лида пригласила меня к себе. А дома мы потянулись друг к другу, не сговариваясь, естественно и неудержимо! Это был мой первый поцелуй, необыкновенно сладостный и нежный, какой-то родной и прекрасный, как сама жизнь! И в то же время он ошеломил нас.
«...Мы друг другу смотрели в глаза,
на мгновенье лишившись голоса,-
словно сверху нам кто-то сказал,
что повязаны жизнью и помыслом...»
Не судите строго меня за эмоциональный всплеск, может быть, не совсем уместный в этом очерке о школьном туризме. Но никогда после ничего подобного я не испытывал. После этого события нас уже трудно было разлучить. Я решил принять участие в летнем походе, чтобы только рядом была Лида.
В школе учёба тогда проводилась в две смены - десятые классы в первую смену, девятые во вторую. Ежедневно после уроков я бежал домой, выполнял домашние задания, а к концу второй смены приходил в школу встретить Лиду, чтобы проводить её домой и «сдать» на попечение тёте Луше, Лидиной маме. Весь девятый класс Юлии Павловны Фиолетовой стал «болельщиком» нашей дружбы, с доброй улыбкой именуя нашу пару «четой Пеймеров». Классная руководительница нашего класса, Ольга Ивановна Руковишникова, забила тревогу, усматривая в наших отношениях нечто выходящее за рамки обычной школьной дружбы, даже высказала все свои опасения моему отцу. Но отец последние пару лет полагал, что я уже взрослый человек, что никаких глупостей не сделаю.
Выпускные экзамены, несмотря на все строгости, на присутствие комиссий и проверяющих из руководящих органов, я сдал на едином дыхании, без троек, с преобладанием пятёрок. Впрочем, я всё тогда делал на этом едином дыхании, окрылённый первой юношеской любовью и дружбой с самой лучшей девчонкой в нашей школе, и не только в нашей!
В назначенный день и час мы, затаив дыхание, предвидя невероятные приключения, расселись в вагоне скорого поезда, следующего до Москвы. Провожали нас родители и Юлия Павловна Фиолетова, классный руководитель 9-го «В» класса, в котором учились более двух третей участников этого похода. Мы заняли одно трёхэтажное купе общего вагона - тогда ещё не было вагонов с креслами, как в самолёте. Нас было одиннадцать, включая руководителя, который явно тяготился своими командными полномочиями. Самая волевая и строгая Галя Лумпова как-то просто, как само собой разумеющееся, прибрала власть, и все молча, охотно признали её первенство.
Поездка в геологический заповедник имени Ленина, занимавший огромную часть Челябинской области с тремя крупными озёрами по контуру - с красивыми названиями Ильмень, Тургояк и Чебаркуль - не шла ни в какое сравнение с прошлогодним грустно-романтическим путешествием по своей Ярославской земле. Для нас это было открытием, огромным и захватывающим.
Но всё начиналось с Москвы. В тот год открылась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Это потом она приобрела наименование ВДНХ, когда в её составе были построены павильоны науки, промышленности, культуры, а ещё позже и космоса. Тогда ВСХВ состояла из павильонов союзных республик, входящих в состав Советского Союза, демонстрирующих достижения в сельском хозяйстве. Приехав в Москву, мы перекочевали с одного вокзала на другой и расположились для длительного ожидания нашего поезда. У меня были родственники в столице, я бывал у них довольно часто, успел побывать уже и на выставке. Поэтому я добровольно остался сторожить наши самодельные рюкзаки, палатки и верхнюю одежду, отпустив остальных на экскурсию. Для многих это было первое знакомство с Москвой, со сказочным метрополитеном, о котором даже песни слагались.
Тогда, в тридцатые годы, буквально каждый день приносил новые достижения, стремительно меняя облик крупных городов и, конечно же, в первую очередь - облик Москвы. Воспоминаниям об этих преобразованиях в стране можно посвятить бесконечное множество повестей и кинофильмов. Тот предвоенный 1940 год был особенно прекрасен. Закончилась война с Финляндией, не вполне понятная народу, но приносящая массу неприятностей, включая введение карточной системы в торговле, ограничивающей потребление; приспособление школ в некоторых городах Центральной России для лечения раненых, в том числе и нашей школы №37. Но именно в 1940 году и первой половине 1941-го впервые после НЭПа наступило изобилие. Помолодели города; эфир наполнился новыми прекрасными песнями Дунаевского, братьев Покрасс, Блантера, Шестаковича, Хачатуряна, звучавших на площадях из громкоговорителей - непременных городских атрибутов огромной Страны Советов.
Поезд следовал на восток. Пунктом назначения нашей экскурсии был город Златоуст. Далеко не все мы читали о возникновении демидовских предприятий на Урале, произведения Мамина-Сибиряка. Урал с его историческими легендами, с его значимостью в истории России, да и не только Урал, а вся дорога от Москвы до Златоуста раскрывала нам свою историю, прошлое и не менее интересное настоящее.
Мы по диагонали пересекли центральную и чернозёмную части страны. От окон оторвать нас было невозможно. Одновременно мы читали множество брошюрок - проспектов о городах и весях, проносящихся за окнами вагона. В некоторых городах стоянки были продолжительные, мы умудрялись сбегать на привокзальные площади и хотя бы приблизительно составить о них представление.
Златоуст предстал перед нами бесконечными заборами, разной высоты и добротности, вдоль пыльных улиц, только часть которых была вымощена булыжником. Разместили нас, как и в прошлом походе в Мологе и в Рыбинске, в школе, вновь - в маленьком спортзале на спортивных матах. Заборы не украшали город, наоборот, скрывали сплошь и рядом добротные дома, каменные и деревянные, часто украшенные резными орнаментами и даже росписью. Город словно спал, на улицах было пустынно и уныло. Движение оживлялось, когда заводской гудок призывал рабочих на смену, и когда после смены рабочий люд возвращался домой. Но вся эта тишина, сонность и заборы сразу уступили место нашему интересу и вниманию при первых экскурсиях по цехам старейшего, ещё демидовского металлургического завода, по музеям города, экскурсоводы которых поведали нам историю Златоуста и его мастеровых.
Мы проследили весь путь превращения железной руды, шихты, до этапа производства готовых стержней арматурной стали, сложных стальных профилей, стальных полос и листов различной толщины. Самым интересным оказался для нас прокатный цех. Прокатных станов, тем более оснащённых автоматикой, электроникой, тогда ещё не было. Экскурсоводы говорили, что эти сказочные совершенства пока вынашиваются передовым человечеством, да и то пока только на новых заводах-гигантах в Магнитогорске, Челябинске, Нижнем Тагиле. Но нас завораживал именно ручной труд, сохранившийся пока в Златоусте, слаженный и вдохновенный, словно театральное действие, как мне тогда показалось, . Рабочие цеха не просто работали, а красиво исполняли фрагмент из классики сталелитейного производства. К концу третьего дня нашего пребывания в этом типичном уральском городе-заводе мы прониклись уважением и к размеренному укладу жизни горожан, их бережному, уважительному отношению к заводу.
До города Миасса мы доехали автобусом. Это был городок значительно меньше Златоуста, в нём не оказалось такого уникального завода и не было мощёных улиц. Поэтому город был прикрыт слоем мягкой пыли, которая вздымалась от прошагавшей лошади с телегой, на десятки минут повисала, потом медленно возвращалась в своё покойное состояние. Это был купеческий городок, с претензией на комфорт и ухоженность, в центре покоилось красивое озеро Миасс, по периметру которого ширился парк. В парке стояли несколько зданий из старого, художественно уложенного коричневого кирпича.
В этом месте я несколько отвлекусь от нашего похода по Уралу. В жизни иногда происходят странные события, поражающие случайными совпадениями, которых не ждёшь. В первые месяцы Великой Отечественной войны, когда я был ещё курсантом Московского военного училища, учёба была крайне затруднена. Мы дежурили по городу по графику, наравне с военными академиями и другими частями гарнизона. Ночами боролись с пожарами, с фашистскими лазутчиками, с мародёрством и паникой. А на несколько недель курсантский дивизион и вовсе занял рубеж на переднем крае, прикрывая Москву. Были потери, и немалые. Говорили, будто сам Сталин приказал снять курсантов этого уникального, первого в стране ракетного училища с переднего края и передислоцировать на Урал. Нужно было сохранить будущих офицеров - ракетчиков для формирования войск ГМЧ, прозванных Гвардейскими «Катюшами». И Училище переехало в... Миасс! В этом городе ещё в июле 1940 -го мы бродили с Лидочкой Луговкиной в парке у озера, а в ноябре 1941-го я в строю курсантов военного училища шагал из казармы на занятия, в классы бывшей гимназии. Для меня вообще всё, связанное с Лидой, имеет свой особый смысл, и это совпадение стало символом удачи! Я немедленно написал письмо в Ярославль своей любимой, а Миасс стал «родной обителью».
Но вернемся к нашему походу. Нам выдали талоны на трёхразовое питание, согласовали график мероприятий и отправили в заповедник, располагавшийся недалеко от Миасса. Вход в этот храм уральских самоцветов был обозначен отдельно стоящими воротами. Точнее, ворот не было, стояла арка с вывеской, изображающая ворота. В заповеднике мы увидели вскрытые обнажения различных горных пород, или копи. Если мне память не изменяет, для туристов были оборудованы 110 копей. Одних только разновидностей кварца мы насчитали около двадцати копей, от прозрачного бесцветного «горного хрусталя» до розового и голубого. Буквально на расстоянии пятидесяти шагов покоилось озеро Ильмень, купаться в котором могли только смельчаки - температура воды не превышала и восьми градусов. Но загорать на берегу нам всем понравилось.
Кроме восхищения многообразием и красотой уральских недр, мы совершали пешие, очень интересные экскурсии на Тургояк, Чебаркуль, к подножию Ильмень-тау - горы с высотой 1724 метра, на которую нашим туристам немедленно захотелось подняться. Большое впечатление оставило озеро Тургояк. Оно поражало чистотой и прозрачностью воды. При его глубине до шестидесяти метров можно было долго прослеживать путь брошенной монеты на глубину более десяти метров. На берегу озера вольготно располагались два пансионата и туристическая база, предоставившая нам экскурсовода и ночлег. А ужин мы предпочли приготовить свой, на костре в солдатских котелках - кашу и чай. Очень ярко помнится фрагмент пешего перехода по лесным тропам и открытым жаркому солнцу лугам. На одном из таких лугов, куда привела нас тропа следования, мы вдруг буквально ошалели от почти сплошных зарослей земляники. Казалось, красных ягодок было больше, чем травы. Мы, конечно, тут же побросали свою кладь и ринулись на сборы ягод. Девчонки собирали их в котелки, а нам, мальчишкам, было не до того - мы отправляли в рот полные горсти спелых, сладких ягод.
Лично меня поразила какая-то заброшенность всего этого заповедника. Своими впечатлениями я ни с кем не делился, но они вызывали у меня недоумение и огорчение. Вместо благоустроенной гостиницы стоял какой-то барак или даже сарай. С одной стороны сарая было спальное помещение с грубо сколоченными щитами на козлах, заменявших кровати, и матрацами без подушек и постельного белья. Одеяла были, но очень грязные. Во второй половине сарая стояли такие же грубо сколоченные столы, за которыми нас кормили привозными завтраками и обедами из Миасской столовой. Поражало ещё и полное безлюдье. Кроме нас, никто не приезжал, не уезжал. Мраморы, базальты и граниты никого, казалось, не интересовали, кроме юных геологов ярославского клуба. Наверное, пуск ДнепроГЭСа, грандиозный Магнитогорский металлургический комбинат, создание Сельхозвыставки в Москве не сочетались с туризмом вообще и со школьным - в частности. Впрочем, в те годы нас не баловали бытом, в том числе в поездах, пароходах, в гостиницах, которых вообще почти не было. Туризм был делом немногих энтузиастов, не претендующих на сколь-нибудь нормальный быт и сервис. Мы были привычны к подобному образу жизни, поэтому и разговоры на данную тему не возникали. Спали не раздеваясь, неделями не мылись. Современные ребята могут понять наш восторг, когда, распрощавшись с Миассом, мы всей гурьбой отправились в Златоустинскую баню.
Возвращались домой мы немного погрустневшие. Кончились шалости, выдумки, разыгрыши... Кончились восторги от увиденного, услышанного. Конечно же, мы устали. Кроме того, и без того далеко не обильная казна закончилась. Оставались деньги на проезд с пересадками и... на хлеб. Но последнее нас меньше всего огорчало. Появились думы о доме, предстоящие заботы, у каждого свои. Но петь мы продолжали, в поезде, на станциях пересадки, даже в бане. И появились разговоры не общие, а попарно, или втроём. Говорили в основном о будущем. Оно виделось нам тогда несколько абстрактным, окутанным романтической дымкой. Галя Лумпова предложила каждому завести альбом для взаимных записей на память. Завели не все. А из заведенных сохранился на долгие годы только у Гали, внёсшей это предложение. Последний раз мы собирались незадолго до её кончины в новой квартире в доме на улице Свободы, в день её рождения, в Октябре 1992-го. Приезжали друзья из Саратова, Москвы, Петрозаводска. Галя достала свой бережно хранимый альбом и прочитала памятные записи 1940-41 годов. Это было прекрасно, немного грустно, но неожиданно удивило всех присутствующих зрелостью нашего мышления в столь юные годы, непосредственностью, накалом патриотизма, высокой нравственностью и чувством долга. Этот альбом и сейчас ещё хранится у дочери Лумповой, Ирины, живущей с мужем и дочкой в той же квартире. Тогда я прочитал стихотворение, написанное мною специально к Дню рождения Галины. Это стихотворение с небольшим сокращением может стать уместной концовкой этой повести - очерка об одном лишь событии из жизни нашего поколения.
Мы ни о чём не жалеем,
Мы ничего не просим!
Встретим, друзья веселее
Эту прекрасную осень.
Жаркое солнце остыло,
Кровь будоражит не очень.
Времени нам не хватило,-
Жизнь оказалась короче.
Наше суровое детство
Помнится и поныне,-
Память лучшее средство
От неуместных уныний.
Часто голодные, в стужу,
Бог знает в чём одеты...
Но радость рвалась наружу,
В песнях, стихах, куплетах.
Рано мы возмужали,
Свои обретая силы,
И патриотами стали
В бой уходя за Россию!
Долг исполняли свято,
Жили в труде неустанно.
Не унывайте, ребята,
Нам умирать ещё рано!
Добрых детей взрастили,
Дали дорогу внукам.
Что же Вы приуныли,
Нам ещё не до скуки!
Семидесятую осень
Встретим, друзья, веселее!
Мы ничего не просим,
Мы ни о чём не жалеем.
Доработано, дополнено. 28 августа 2019 г.
Михаил Пеймер. г. Ярославль
| Карта сайта