— Как изменилась ваша жизнь после первого альбома?
Айгель: Я сейчас практически ничего не делаю, кроме музыки — сочинение, запись, концерты, какие-то смежные промо-арт-штуки занимают все рабочее время, это то, о чем я совсем недавно даже не разрешала себе мечтать. Если бы год назад мне кто-то сказал, что музыка может стать моей работой, я бы ответила этому человеку, что он крейзи.
— Как вы воспринимаете татарский язык, с учетом, что один из участников — городская татарка, а другой вовсе его не знает?
Айгель: Это мой родной язык, я его люблю. Я ходила в татарский садик, до пятого класса в татарскую школу. Сейчас у меня стареют бабушки, стараюсь проводить с ними больше времени и больше говорить на татарском — я от этого прямо ну очень кайфую, от того как этот язык возвращается в активную речь.
— Боретесь ли вы как-то за адекватное восприятие песен? Ведь зачастую здесь важен контекст, а многие с ним не знакомы.
Айгель: Ну, а как можно за это бороться? Я думаю, для адекватного восприятия наших песен важно не знание того вот фактического контекста, о котором ты говоришь, а важна, в принципе, какая-то встроенность слушателя в общекультурный контекст — в музыкальный, литературный, философский. И необязательно даже встроенность, просто нужна определенная лингвистическая и музыкальная чуткость, а она либо есть, либо ее нет. Если она есть, человек поймет, кто мы и о чем, и это не значит, что ему наша музыка понравится, в половине случаев он ее возненавидит, но возненавидит осознанно.
— Есть ли что-то общее между Челнами и Санкт-Петербургом? В чем они принципиально различаются?
Айгель: Не чувствую общего, разве что климат — в Челнах ветренее и холоднее, чем в Казани. Но Питер меня очень часто балует погодой, я еще не прочувствовала того, на что обычно жалуются питерцы. В остальном схожести нет: очень разные люди, пейзажи, традиции общения.
Фото, видео: «Аигел»